Резчики возвращались к работе. После многозначительного взгляда главного каменщика Кьюджел двинулся по тропе.
Поблизости находилось жилище волшебника Фарезма — низкое длинное здание из расплавленного камня, покрытое восемью странной формы куполами из меди, слюды и яркого синего стекла. Сам Фарезм сидел перед своим домом, со спокойным великодушием глядя на долину. Он поднял руку в приветствии.
— Желаю тебе приятною пути и успеха во всех делах.
— Естественно, я ценю пожелание, — с горечью ответил Кьюджел. — Но ты мог бы оказать мне большую услугу, предложив хотя бы пообедать.
Фарезм сохранял спокойное благодушие.
— Это было бы неправильное альтруистическое действие. Преувеличенное великодушие развращает реципиента и сводит на нет его собственные усилия.
Кьюджел горько рассмеялся.
— Я человек железных принципов и не жалуюсь, хотя вынужден был из-за отсутствия продовольствия, пообедать жестким прозрачным насекомым, которое я отловил в центре работ.
Фарезм развернулся и с неожиданным напряжением посмотрел на него.
— Ты говоришь, большое прозрачное насекомое?
— Насекомое, эпифит, моллюск — кто знает? Никогда такого не видел, и вкус у него, даже после того, как я его поджарил на жаровне, был незнакомый.
Фарезм на семь футов взлетел в воздух и яростно взглянул на Кьюджела. Голос его стал низким и хриплым.
— Опиши существо в подробностях, — потребовал он.
Удивленный строгостью Фарезма, Кьюджел повиновался.
— Оно примерно вот этакое. — Он указал руками. — Прозрачное, похожее на желатин, но со множеством золотых искорок. Искорки движутся и пульсируют, когда существо встревожено. Щупальца к концу становятся матовыми и, кажется, не заканчиваются, а просто исчезают. Съесть его было непросто, а переварить еще труднее.
Фарезм схватился за голову, впился пальцами в желтоватый пушок волос. Закатил глаза и испустил трагический вопль.
— Ах! Пятьсот лет я трудился, чтобы приманить это существо, отчаивался, сомневался, размышлял ночи напролет, но никогда не отказывался от надежды, что мои вычисления правильны и расчеты убедительны. И вот, когда оно наконец появилось, ты используешь его, чтобы насытить свое прожорливое брюхо!
Кьюджел, испуганный гневом Фарезма, заявил об отсутствии у него злых намерений. Смягчить Фарезма не удалось. Он провозгласил, что Кьюджел вторгся в чужие владения и потому не может утверждать об отсутствии у него злых намерений.
— Само твое существование приносит вред, и я сразу это заметил. Но моя доброта способствовала попустительству, и я считаю теперь это серьезной ошибкой.
— В таком случае, — с достоинством заявил Кьюджел, — я немедленно удаляюсь. Желаю тебе удачи в оставшуюся часть дня, а засим — прощай.
— Не так быстро, — холодным голосом возразил Фарезм. — Нарушен закон равновесия; причиненное зло требует противопоставить ему соответствующее действие и восстановить Равновесие. Серьезность твоего проступка я могу объяснить так: если бы я раздробил тебя на мельчайшие возможные частицы, искуплена была бы только одна десятимиллионная часть вреда. Необходимо более строгое наказание.
Кьюджел с большой тревогой заговорил:
— Я понимаю, что совершил проступок с серьезными последствиями, но вспомни: мое участие в этом чисто случайное. Я категорически заявляю, во-первых, о своем полном незнании, во-вторых, об отсутствии преступных целей, и, в-третьих, приношу свои глубочайшие извинения. А сейчас, поскольку мне предстоит долгий путь, я...
Фарезм сделал категорический жест. Кьюджел замолчал. Фарезм глубоко вздохнул.
— Ты не можешь понять, какое бедствие принес мне. Я объясню, чтобы тебя не удивили ожидающие строгости. Как я уже упоминал, появление этого существа — кульминация моих огромных усилий. Я определил его природу, изучив сорок две тысячи книг, написанных шифрованным языком, — на это потребовалось сто лет. Вторую сотню лет я готовил точный чертеж рисунка, который привлечет его, и описывал все необходимые приготовления. Потом я нанял каменщиков и в течение трехсот лет готовил свой рисунок. Поскольку подобное включает подобное, все вариативы и интерсекции создают супраполяцию всех пространств, включая все промежутки и интервалы в криптохорроидный виток, совместно существующий в поненциации субубитального спуска. Сегодня произошла концентрация; «существо», как ты его называешь, проявилось; и ты в своей идиотской злобе сожрал его.
Кьюджел с ноткой высокомерия заметил, что «идиотская злоба», упомянутая рассерженным колдуном, была обыкновенным голодом.
— Но что такого необыкновенного было в этом существе? В сетях любого рыбака можно найти множество таких и еще более уродливых.
Фарезм выпрямился во весь свой рост, посмотрел на Кьюджела сверху вниз.
— «Существо», — сказал он резким голосом, — есть ВСЕОБЩНОСТЬ. Центральный шар — это все пространство, видимое снаружи. Щупальца — это вихри, ведущие во все эпохи, и невозможно представить себе, какие ужасные действия ты совершил своим троганием и пробованием, жарением и пожиранием.
— А если я его переварю, — сказал Кьюджел. — Сохранят ли свою сущность все эти разнообразные элементы пространства, времени и действительности, пройдя через мой пищеварительный тракт?
— Ба! Это глупая мысль! Достаточно сказать, что ты причинил вред и создал серьезное напряжение в онтологической ткани. Неизбежно тебе придется восстанавливать равновесие.
Кьюджел поднял руки.
— Но, может, произошла ошибка? Может, это «существо» всего лишь псевдоВСЕОБЩНОСТЬ? И нельзя ли еще раз привлечь это «существо»?
— Первые две теории непригодны. Что касается последней, должен признать, что в моем мозгу формируется мысль о некоем отчаянном средстве. — Фарезм сделал жест, и ноги Кьюджела приросли к земле. — Я отправляюсь в предсказательную, чтобы подумать о всех последствиях этого ужасного происшествия. В свое время я вернусь.
— К этому времени я совсем ослабею от голода, — раздраженно сказал Кьюджел. — В сущности, корка хлеба и кусок сыра предотвратили бы все эти события, за которые меня упрекают.
— Молчание! — прогремел Фарезм. — Не забудь, что еще должен быть решен вопрос о твоем наказании; высшая степень бесстыдной нерассудительности — укорять человека, который изо всех сил старается сохранить здравомысленное спокойствие!
— Позволь мне сказать! — ответил Кьюджел. — Если, вернувшись, ты найдешь меня здесь мертвым, стоит ли зря тратить время на обдумывание наказания?
— Оживление — это нетрудная задача, — сказал Фарезм. — Множество смертей в противоположных обстоятельствах, возможно, отчасти соответствуют степени твоей вины. — Он двинулся к предсказательской, потом повернулся и сделал нетерпеливый жест. — Идем: проще накормить тебя, чем возвращаться на дорогу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
